тестовый баннер под заглавное изображение
И хотя в рамках визита нашего президента культурная программа не была предусмотрена, но так само собою вышло, что название лучшего российского театра часто звучало в эти дни в трех крупных городах Китая — Пекине, Шанхае и Шеньджене. Совпадение? Может быть, но, как известно, в театре ничего случайного не бывает.
Трепет белых перчаток в космическом пейзаже
Вахтанговский впервые привез в Поднебесную два названия, а не одно, как обычно делают все наши гастролеры. Завершив четыре показа в Пекине, труппа перебралась в Шанхай, который поражает прежде всего невероятным архитектурным разнообразием массовой застройки, при этом утопающей в зеленых массивах — то ли в парках с магнолиями, то ли в небольших лесах. Даже разделительные ограждения на многоуровневых развязках здесь густо увиты яркими цветами.
Театральные здания выделяются уникальной, зачастую космической архитектурой. Так, Shanghai Oriental Art Center, где играли вахтанговцы, представляет собой пару пузатых шаров, снизу доверху облицованных геометрическими фигурами из стекла, преимущественно треугольными и ромбовидными.
— И так в каждом современном городе или районе, где строятся культурные центры с залами на 1600–2000 мест — театральные, филармонические, — комментирует директор театра Кирилл Крок. Он за одиннадцать лет сотрудничества с Китаем насмотрелся здесь многого. — Какая техника, технологии — темпы развития театральной индустрии для меня как управленца один из показателей серьезного рывка экономики страны вперед.
Однако рядом с этими внеземного вида сооружениями забавно видеть простенькую металлическую перекладину, на которой висят на вешалках дамские туалеты из позапрошлого века. Тут же белые перчатки трепещут на ветру. Костюмерам надо успеть все просушить до вечернего спектакля (начало непривычное — 19.15). Вещи, театральные и повседневные, из-за субтропического климата постоянно влажные. Плюс 30 здесь ощущаются как все 40. На улице в эти дни ох как непросто, в отличие от помещений, где везде найдешь спасительный холод и даже успеешь замерзнуть.
Кирилл Крок, Олег Макаров с фанаткой «Евгения Онегина».
Как из ничего делаются роли
А с афиш на зрителя по диагонали летят русские барышни на качелях из «Евгения Онегина», а с черных сумок смотрит еще и дядя Ваня, горестно подперев голову, то есть Сергей Васильевич Маковецкий в его роли. А вот и он сам: черные брюки и жилет, белая рубашка, на лестнице у артистического входа курит, шуточки отпускает. Как будто это не он через полчаса, уже на сцене в «Онегине», привалившись к высокой стене, вскрикнет, точно пробудившись ото сна, и хриплым голосом произнесет: «Кто жил и мыслил, тот не может в душе не презирать людей»… Но это будет через полчаса.
А рядом с ним Онегин молодой — Владимир Гуськов, недавно перешедший в труппу Вахтанговского. В Москве пару раз сыграл и вперед — на покорение Китая. Видно, волнуется, хотя уверяет, что это совсем не то, что испытал в Москве, когда вышел в первый раз Онегиным. «У меня тогда ноги так дрожали, как до сцены дошел, не помню. Колотило всего». К тому же Володя в Москве играл в паре с отцом — Алексеем Гуськовым, и кто из них больше волновался, еще вопрос.
Надо сказать, что обе постановки, привезенные Вахтанговским в Китай, — шедевры и абсолютно разные: «Евгений Онегин» похож на балет, хотя не балет вовсе, но пластическое решение сцен, образов имеет значение. Даже у персонажей без слов, каких и у Пушкина нет, в спектакле оно есть. Странница, например, мало того, что по сцене она передвигается на полусогнутых, так еще и с домрой, наигрывая на ней нечто нервное. Представляю, что у артистки Иры Смирновой происходит с коленями и спиной после спектакля.
Или кузина Любови Корневой в маленькой, но запоминающейся роли.
— Вообще-то на репетициях у меня все иначе было, — рассказывает мне актриса. — Премьера, стоим за кулисами. Думаю: «Ну что у меня за роль? Во втором акте пара слов — все». И от нечего делать так немного степую. Мимо идет Римас, а наша артистка Лена Мельникова показывает на меня, мол, смотрите, что вытворяет. Он глянул и: «Так на сцене делайте». Сказал и пошел дальше. Вот как это было.
И так тоже рождаются роли — одна небрежная степовая красочка, без этого почти бессловесного персонажа «Онегин», ясное дело, проживет, но все же чего-то лишится. Я не говорю про восемь танцовщиц (они же подруги Татьяны и Ольги) — не просто восемь красавиц с косами до… (ну, вы понимаете), а восемь индивидуальностей под присмотром танцмейстерши, говорящей по-французски. Людмила Максакова — гранд-дама не только по бэкграунду (за более чем 60 лет сколько сыграно ролей!), но и в настоящем — в репертуаре у нее 12 названий, играет практически через день.
ФОТО: Валерий Яков
«Вот неполный… слабый… перевод»
Пушкину в Шанхае еще в прошлом веке поставили памятник и не сносят. В отличие от Украины, где даже памятник Екатерине, основавшей Одессу, в Одессе же и снесли. Но не будем о грустном.
Так вот, о пушкинском тексте, тем более поэтическом. Переводить поэзию, чтобы она тронула душу, вошла в сердце, тяжелее было, чем Чехова,— признается переводчик Юань Тинлэй. С песенками, что поют на именинах Ольги девушки в полотняных рубахах до полу, ему легче, поскольку это не высокая поэзия, а что-то вроде французских песенок — «Мой миленький дружок, любезный пастушок».
— Тут главное — передать атмосферу и перевести так, чтобы китайские зрители реагировали как в Москве. Ну, Юань может гордиться своим переводом: на сцену «письмо Татьяны» точно такая же реакция, как на Арбате, — смех. У Туминаса она разыграна с юмором и в прозе: «Вот «неполный… слабый… перевод», — начинает утомленный Онегин, за спиной которого Ленский взрослый (Олег Макаров) и отставной Гусар (Александр Горбатов). А дальше вместо «Я к вам пишу, чего же боле…» звучит: «Я пишу вам, и этим все сказано. Жизнь моя несчастна. Но, если вам хоть немного жаль меня, вы меня не оставите. Таня». И только когда мужская компания покинет сцену, выйдет Татьяна (Екатерина Крамзина), чтобы прочесть пушкинское: «Я к вам пишу, чего же боле, что я еще…».
