25 июля исполнилось 45 лет со дня кончины Владимира Высоцкого. Для советского человека он был воплощением всего – кино, театра, поэзии, музыки, стиля, славы, богатства, страсти и смерти. Церковь без крестов краснознамённой цивилизации, дитя евразийского хаоса, он сумел воплотить этот хаос в рваных строчках, нервном ритме и разрывающем связки голосе. Его громадный талант до поры перевешивал двуликое второе «Я», а единственная претензия к миру состояла в том, что этот мир отстаёт от него на три рюмки.
Многочисленные поклонники, лично с Высоцким не знакомые, не хотели верить, что он никогда не сидел в тюрьме и даже не служил срочную. Несмотря на дружбу с золотодобытчиками и моряками, у него не было и характерной биографии тёртого калача, сменившего полтора десятка профессий, прежде чем выйти к народу с семиструнной гитарой. На деле же он родился в Москве, поступил в Школу-студию МХАТ, где пользовался большой популярностью у однокурсников, а через четыре года после её окончания пришёл в Театр на Таганке, где и служил до самой смерти.
Всё это не умаляет его актуальности как поэта. Ни Пушкин, ни Блок, ни Есенин не вкалывали на северах, прежде чем понять жизнь так, чтобы миллионам людей захотелось посмотреть на неё их глазами. В отличие от них, комнатных растений, Высоцкий жил и работал на износ, мотался по всей стране и доступному ему зарубежью. И умнейшие деятели эпохи признавали, что он попал своими «куплетами» в самый нерв народной души, становясь понятным и простому работяге, и великому композитору Альфреду Шнитке. Это дорогого стоит, и неважно, сидел ли сам автор «Баньки по-белому».
Главное, что у поклонников складывался образ колоссального таланта «своего парня», который вместе со страной прошёл все трещины и которого боится признать лицемерная власть. Им хотелось ассоциироваться с этим андеграундом. Хотя Высоцкий и близко не был невыездным диссидентом, а лёгкое фрондирование только увеличивало его популярность. Самую мощную и чуть ли не единственную порцию критики в прессе он получил в 1968 году, когда напуганная Пражской весной власть нервно закручивала гайки всем выбивавшимся из строя. А Высоцкий год как познакомился с Мариной Влади, шумно играл на сцене закоренелого бунтовщика Хлопушу, написал двусмысленное «Лукоморья больше нет» и получил загранпаспорт (ходили слухи, что в обмен на вступление Влади во французскую компартию, а сама актриса писала, что лишь нашла выходы на её главу Жоржа Марше).
Нельзя сказать, что советская машина когда-либо пыталась стереть Высоцкого в порошок. Его можно было легко посадить, например, за полулегальные концерты, которые он давал по всему Союзу. В том же 1968 году он сыграл первую большую роль в кино – подпольщика Бродского в «Интервенции», а в 1971-м воплотил Гамлета на сцене Таганки. Он не просто все 1970‑е ездил за границу в капиталистические США, Канаду, Мексику, Испанию. По неписаным правилам советские граждане не должны выезжать в дальнее зарубежье чаще одного раза в год. Однако Высоцкий написал в МВД заявление: «Прошу разрешить мне многократно выезжать к моей жене, ибо иногда требуется моё срочное присутствие у неё и помощь, а я всякий раз должен оформляться, и это вызывает невроз и в театре, и в кино, и во всех моих других начинаниях». Разрешение ему дали.
К чести Высоцкого, он не замечен в попытках вылизывать власть в обмен на ослабление хватки. А власть была достаточно разумна, чтобы не злить народ, который так его обожает. Трудно сказать, пошло бы на пользу его популярности массовое издание его песен на студии «Мелодия». На расходившихся по всему СССР кассетах автор бил по струнам и хрипел, как ему нравилось, – именно это и вызывало у слушателя ощущение подлинности. А та музыка из фильмов, которая была издана на пластинках при его жизни – это цензурированные тексты и зализанные аранжировки. Если бы власть реально хотела уничтожить Высоцкого, ей нужно было завалить его орденами, премиями и изданиями – его популярность могла и не пережить такого удара. Вместо этого ему предложили вполне комфортный нейтралитет. Его стихи не издают отдельными сборниками, но не запрещают публиковать их в газетах и журналах. Не балуют ролями в кино, но дают сыграть Жеглова. А в народной комедии «Иван Васильевич меняет профессию» даже позволяют рекламу его песни, над которой кручинится Иван Грозный.
Высоцкий был по-настоящему большим поэтом, а к его актёрским работам гораздо больше вопросов. Режиссёр Андрей Тарковский, друживший с ним с 1950-х годов до самой смерти, признавал, что Высоцкий вообще не актёр: дескать, можно говорить о его отдельных удачах в кино, а о Гамлете и Свидригайлове в театре – просто смешно. Но даже в кино кое-какие роли он не сыграл из-за запоев, а не «по звонку сверху». Настоящая проблема заключалась в том, что сам Высоцкий именно актёрство считал своим призванием, а о поэзии говорил, что это не песни, а «куплеты под гитару». Не хотел, чтобы его называли поэтом-песенником.
Часто слышишь мнение, что творчество Высоцкого переживёт века. Но уже спустя 45 лет после его смерти наблюдаешь трансформацию культуры, в которой он вряд ли нашёл бы себе место. Многие молодые зожники только пожимают плечами: дескать, зачем он пил и кололся, имея такую популярность, такую жену и даже материально будучи вполне успешным? Зачем ему вообще театр, если людям «зашли» именно песни под гитару? Зачем соглашался выступать в бешеном ритме, загнав себя до инфаркта в 42 года? Разве такая звезда не могла ставить условия или взять длительный отпуск? Но Высоцкий, выкладывающий в соцсеть рилсы с отдыха на Мальдивах, так же невозможен, как и Высоцкий, тревожно натаптывающий 10 тысяч шагов со скандинавскими палками. Он имел счастье родиться в своё время, всё сказать и умереть до наступления чужого.
