В Челябинске продают помещения АО «Научно-технический центр угольной промышленности». Раньше работал большой институт — НИИОГР (научно-исследовательский и проектно-конструкторский институт по добыче полных ископаемых открытым способом).
Институт выполнял «разработку нематериальных активов, формирование неосязаемых активов и организацию их эффективного использования в своей деятельности и деятельности предприятий-партнеров для обеспечения устойчивой жизнеспособности». Широкое применение получили изыскания ученых по технике бурения взрывных скважин, технологии и механизации взрывных работ и другие.
В угольной отрасли России кризис. Доля убыточных предприятий — 71%. Добыча угля сокращается третий год подряд. Еще и транспортировка подорожала.
Алексей Каплан, доктор экономических наук и предприниматель, работал в челябинском НИИОГРе с 1991 по 2010 год. В беседе с «СП» продемонстрировал сдержанный оптимизм.
«СП»: В Челябинской области предприятий угольной отрасли уже нет. Не нужен и научный центр? А как работал НИИОГР в прежние годы?
— Это был, если хотите, институт тысячи мелочей. Разрабатывал средства механизации, были геологическое направление, технология горных процессов, производство буровзрывных работ, химвещества для обеспыливания и многое другое. Это не фундаментальный институт, который бы занимался теорией. НИИОГР входил в состав Министерства угольной промышленности. Но в 1991 году эти функции передали в Минэнергетики.
«СП»: Несколько десятилетий в Челябинской области добывали уголь.
— Половину — открытым способом (Коркинский угольный разрез). Еще половину — в шахтах: Копейск, Коркино, Еманжелинск. НИИОГР занимался открытыми работами.
«СП»: Что за люди руководили НИИОГРом?
— В 70-х годах был сильный руководитель — Алешин. В 80-х назначили исполняющим обязанности Тынтерова. А в 1985 году директором стал Владимир Галкин. Он возглавляет НИИОГР и поныне. Галкин был завкафедрой горного университета в Магнитогорске. Он не из угольщиков, прежде был связан с добычей руд цветных металлов.
«СП»: Плохо, что назначили человека со стороны?
— Это было неожиданно. «Старая гвардия» сотрудников НИИОГР его не принимала. Галкин задумал сделать «революцию» в институте, создать передовое предприятие.
Несколько лет мучился со старой командой и стал собирать новую. Многие из молодых, кого он пригласил, были его учениками по университету и стали со временем докторами наук. Работают в науке и на сегодня на серьезном уровне Александр Макаров, Александр Соколовский, Игорь Кравчук, Александр Довженок…
«СП»: Не угольщик создал эффективную команду.
— Да. Когда он пришел в НИИОГР, первым делом сам защитил докторскую диссертацию по технологии горных работ.
Угольщики отличались тем, что сидели на дотациях, их труд был опасен. Существовал неформальный показатель: одна смерть на миллион тонн добытого угля — как бы норма. А добывали только в России более 400 миллионов тонн в год. По сути, планировали 400 смертей в год. В других отраслях такого не допускали.
«СП»: Решили снизить плохой показатель?
— Вопрос важнейший, но не единственный. В той экономике глобальные вопросы решали только по заданию. Галкин предложил не надеяться на бюджетное финансирование, делать полезные вещи для предприятий. И дополнительно набрал молодежь. Так в 1991 году в НИИОГР попали я, Игорь Кравченко (известный сейчас на Урале предприниматель), другие.
«СП»: Начало 90-х — расцвет предпринимательства.
— Галкин разрешил создавать на базе НИИОГРа малые предприятия. Они раскручивали новые направления. Некоторые стали успешными.
Например, по средствам механизации, программному обеспечению для горных предприятий, обучению детей. Параллельно развивали направление экономики и организации труда.
Мы с Кравченко трудились под руководством Макарова. Он разработал и внедрял систему оплаты труда для водителей «БелАЗов». Интересная разработка — «эталонное время». Я до сих пор элементы той системы применяю в своем бизнесе.
В целом НИИОГР в тот период сосредоточился на консалтинге — действиях на стыке прикладных проработок и практическим внедрением.
Много занимались оценкой перспектив развития горных предприятий. НИИОГР делал в год по 40 бизнес-планов, ТЭО развития, антикризисных программ. Примеры последних — для Челябинской угольной компании; Лучегорского комплекса (Дальний Восток). На базе таких практических решений делали совместные научные работы с предприятиями, оформляли диссертации.
«СП»: Революция в НИИОГРе состоялась?
— Пожалуй. Для молодежи были огромные возможности — мощная, хотя и непростая школа. Галкин приводил в стены НИИОГР интересных людей. Например, бывшего министра угольной промышленности Щадова. Создали диссертационный совет с участием ученых из Магнитогорска, Екатеринбурга и Москвы.
В НИИОГРе проводил семинары Зайцев, директор Калужского института социологии, востребованный консультант в Европе. Привлекался к работе Блинов, всемирно известный вирусолог и генетик, с ним прорабатывали идею «организационной генетики». С другой стороны, институт сжимался в размерах. Стал самостоятельным кузбасский филиал. Производственную базу в Челябинске отняли. Дошло до основных зданий: в бывшем главном корпусе института сел 18-й апелляционный арбитражный суд. В другой половине основного корпуса НИИОГРу осталось два этажа из пяти.
«СП»: Институт умирал?
— Нет. Я возглавил малое предприятие при НИИОГР — НТЦ «Геотехнология». Благодаря связям НИИОГР мы получили крупный заказ от угольного предприятия, на базе него развили компанию (сегодня это крупнейший проектный институт в городе). НИИОГР же преобразовали в ГУП, потом в государственное ОАО, акции выставили на торги. Купил недвижимость института предприниматель из Сургута. Он не нашел общего языка с Галкиным. И тот перевел команду на резервную площадку ООО «НИИОГР». Там и продолжается научная и консалтинговая работа (в том числе защита диссертаций) со многими ведущими предприятиями.
«СП»: Какие основные направления работы у НИИОГРа теперь?
— Эффективность и безопасность производства, технологии и организация труда.
«СП»: Что скажете о состоянии угольной отрасли России?
— Отрасль сжимается, но это не смертельно. Угольщики завязаны в технологическую цепочку по коксующимся (до 10%) и энергетическим (более 90%) углям. Угольная энергетика в энергобалансе России — 15−18%.
В нулевые годы внедрялись передовые технологии, было много экспорта. Шли поставки на Украину (коксующийся уголь), в Европу. Сейчас другие рынки, включая Китай, Индию, Японию. Есть и внутренний рынок.
«СП»: На газ же переводят электростанции.
— Не все. С точки зрения энергобезопасности страны нужна диверсификация.
«СП»: Говорил с представителем профсоюза угольщиков. У нас не развита углехимия, эффективность угля без переработки — 20%.
— Верно. Можно уголь использовать там, где добыли. Так делали в СССР. Но это огромные капвложения с длительными сроками окупаемости. А если зольность угля высокая — еще и большая экологическая нагрузка. Перевозить уголь на дальние расстояния неэффективно с учетом транспортного тарифа. Вот и продаем его по демпинговым ценам. В Китае обогащают до 90% добываемого угля. У нас — не более 30%.
Углехимия — вопрос отдельный: она эффективна при цене нефти не менее 80−100$ за баррель. Нужен стратегический подход, большие инвестиции. А у нас привыкли смотреть на краткосрочные перспективы.
«СП»: Есть у угля в России перспективы?
— Есть. У «зеленой» энергетики нашли недостатки и несостоятельность автономной работы. Ветряки не выдерживают мощных ураганов — лопасти гнутся и отрываются. Солнечные электростанции — та же история. Экологический вред, пожалуй, выше, чем от угольной энергетики: солнечные панели надо утилизировать. «Зеленая» энергетика точечно эффективна, но ненадежна. Ветер может стихнуть, солнца ночью нет.
Угольная энергетика нужна «зеленой» для балансировки. Если атомные и гидроэлектростанции невозможно оперативно регулировать по мощности, то угольные можно. На фоне нарастающих климатических событий угольная энергетика более безопасна и стабильна. Отказываться от угля в перспективе ближайших десятилетий нельзя.
